«Let’s go, бояре», — объявил маэстро, и хор зазвучал. Голоса сливаются воедино и наполняют воздух удивительными красками. Но вот один взмах рукой, и музыка прекратилась. «Не тот характер, ребята. О чём мы здесь поём?» — терпеливо объясняет дирижёр. Мужчина средних лет по-простому одет в джинсы и футболку. В нём привлекает всё: длинные роскошные волосы, живые энергичные жесты, которые затем сменяются плавными волнообразными движениями, мягкий и густой баритон. Но особенно пленят глаза — голубые и бездонные, как океан. То задумчивые, то улыбчивые, а порой искрящиеся от восторга. Казалось, он и есть vita, сама жизнь. И имя говорящее — Виталий. Виталий Геннадьевич.
Я познакомился с ним, когда учился в шестом классе. Весна. Впереди отчётный концерт музыкальной школы, повсюду суета. В актовом зале репетиция на репетиции. И тут меня спрашивают: «Будешь петь «Маленького трубача» в дуэте с Родионом, мальчиком из параллельного класса?» Отчего нет, разумеется. И вот уже мчусь по лестнице, стучусь в последний кабинет второго этажа и открываю дверь. Как сейчас помню эту встречу: жизнерадостный педагог со сверкающими глазами радушно принял нас с Родионом, окружил вниманием и заботой, помог раскрыться уже на первом занятии. И шальные голоса поставил на место, и характер песни показал, и отпустил пару резких шуточек, тех, что любят мальчишки в 12-13 лет. Я сразу влюбился в этого прекрасного человека. После репетиции дрожащими ручонками занёс под диктовку в кнопочный телефон: «Виталий Геннадьевич». Так началась удивительная история нашего знакомства.
Виталий Геннадьевич Панфилов родился в Великом Новгороде. С детства его восхищала уникальность города. С древних времён Новгород стоял особняком, отличался вольными взглядами и стремлением к независимости. Такой характер и у Виталия Геннадьевича. Он сам всю жизнь стремился к свободе. Переехал в Петербург ради учёбы в консерватории, выступал со знаменитостями ещё в юности (на старших курсах не побоялся спеть дуэтом с джазовой певицей Барбарой Хендрикс). Музыкант даже исполнил несколько русских арий на радио BBC.
Виталий Геннадьевич не любит рамок, ограничений и там, где возможно, смело их обходит. Но делает это так тонко и деликатно, что не нарушает чужие границы. Для него свобода — не вседозволенность, не стремление отделиться от людей, а способность мыслить, принимать решения и отвечать за них.
Однажды в начале нулевых, во время гастролей по Испании, королева София Греческая пригласила музыкантов на приём. Виталий Геннадьевич вспоминает этот случай так: «Я прихватил с собой фотоаппарат-мыльницу. Охранник запретил, но я же человек русский. Сделал вид, что убрал фотоаппарат, а сам спрятал его в рукав». Уже на приёме королева начала расспрашивать певца, есть ли у него дети, чем они занимаются. Он рассказал о сыне-футболисте и о его любимой команде – «Барселона». Оказалось, сама королева Испании — тоже фанат этого футбольного клуба. Неожиданно Виталий Геннадьевич заявил:
— Мой сын вряд ли поверит нашей встрече, мало ли что там папа видел в Испании. Можно с Вами сфотографироваться? Королева согласилась, но заметила:
— Боюсь, что не получится. Штатного фотографа нет.
Тогда находчивый музыкант достал свой маленький фотоаппарат, вручил тому самому охраннику, и он в недоумении сфотографировал Виталия Геннадьевича с королевой.
За независимым, в меру дерзким образом стоит человек, столкнувшийся со сложностью понятия «свобода». Виталий Геннадьевич замечает: «Когда ты сам себе хозяин и работодатель, это непросто. А если перфекционист, то мучительно, потому что понимаешь, что совершенства нет, а ты стремишься к нему приблизиться. Гораздо проще выполнять чьи-то поручения, взваливая всю ответственность на начальников. Но я почему-то выбрал другой путь — путь свободы, смешанный с чувством глубочайшей самокритики». Музыкант отмечает, что не нравится себе во многом, поскольку сделал в жизни не всё, как хотел, или как мог бы сделать. Не всегда принимал верные решения.
Виталий Геннадьевич не представляет свою жизнь без музыки. На оперной сцене он проживал сотни жизней, ярких и тусклых, коротких и длинных, спокойных и суматошных. В разных постановках «Войны и мира» Прокофьева артист сыграл двух совсем не похожих друг на друга персонажей: Барклая-де-Толли и Платона Каратаева. Барклай-де-Толли — эпизодический персонаж, который появляется только в одной-двух сценах. Но его слово вопреки мнению генералов определяет решение Кутузова — сохранить статус-quo и отступить от Москвы. Барклай — страстный и бравурный кучерявый итальянец в мундире, в сапогах, с эполетами. Каратаев же — крестьянский мужик-лапотник. Сверху — шапка. А сам такой грязненький… Каратаев — философ, который не умеет «нормально общаться». Каждая его сентенция — глубокая народная мысль. Виталий Геннадьевич вспоминает: «Я остаюсь наедине с Пьером Безуховым. Сидя на голой земле, говорю ему, что всё пройдёт, всё забудется. То, что кажется страшным и невыносимым, когда-нибудь перемелется. Начнётся новая эпоха, новая эра. Эта философия персонажа мне близка. Он мыслит шире и не принимает ежесекундных решений. Философ в нирване. Я всегда хотел быть таким. Подниматься на высоту и делать глобальные выводы об окружающем мире. Платон Каратаев — крутышка».
Сегодня Виталий Геннадьевич преподаёт вокал в нашей музыкальной школе и руководит школьным хором. Мы любим и уважаем нашего педагога, проводника в мир музыки, который знает все её ходы, страхует от падений и резких поворотов. Он с нами на равных, а мы относимся к нему как к старшему товарищу, который шагает той же дорогой и помогает в пути. За таким человеком хочется идти и идти, расширять горизонты.
Почему люди так тянутся к Виталию Геннадьевичу? Кажется, теперь я понимаю. Потому что он горит своим делом. Именно в музыке ярче всего раскрывается непростая, многогранная личность. Виталий Геннадьевич редко полностью доволен результатом, ведь находится в вечных поисках нужного звука, характера, темпа и настроения. И вместе со своим сенсеем мы ищем в этом лабиринте заветную тропинку.
Дочь музыканта, Арина, говорит об отце так: «Рождён для музыки, живёт музыкой и ощущает её всем своим существом». Её одноклассница Варя добавляет: «Я думаю, что Виталий Геннадьевич — самый талантливый человек, которого я когда-либо встречала, он обладает каким-то природным чувством музыкальности, которое есть мало у кого. Он ещё очень умный и интересный, может поговорить на абсолютно любую тему».
Последние аккорды. Рука маэстро повисает в воздухе, и звучит последняя нота, нота, в которой чувствуется жизнь. Вот это музыка! Настоящая, искренняя, от которой хочется смеяться, и от которой проступают слёзы. Спасибо, учитель! Вспоминаются строчки поэта Наума Гребнева:
Ты и весенний гром, и хлябь ночей ненастных,
Ты стала языком счастливых и несчастных.
Пусть в мире прижилась лишь часть твоих мелодий,
Твоя безмерна власть над теми, кто свободен,
Музыка! Музыка!
