Проехать на поезде из Петербурга в Ярославль – дело одной ночи, не более того. Если вы, конечно, не путешествуете панк-плацкартом.
Был июль 2019 года. Тогда мало кто знал о существовании коронавирусов, едва ли кому-то было дело до юго-западных территорий бывшего Советского союза, а Россия все еще маялась похмельем от прошедшего год назад Чемпионата мира по футболу. Доллар стоил 60 рублей, не так давно в кино показывали финал «Мстителей», Нотр Дам де Пари только-только прогорел. Можно было мечтать о дне завтрашнем и наслаждаться днем сегодняшним, чем я и еще 53 человека и были заняты, традиционно собираясь в дорогу до Ярославля, где каждое лето проводился фестиваль «Доброфест». Впереди были четыре дня в поле в окрестностях аэродрома Левцово, палатки, злоупотребление алкоголем и романтика выезда на оупен-эйр с его ночными сетами, горячим песком, пожарами файеров над многотысячной толпой и мегаваттный звук перегруженных гитар в руках внушительного списка именитых команд. Должно было быть хорошо. Даже в условиях того, что я ехал туда не только отдыхать, но и работать – писать ежедневные заметки и итоговый репортаж.
Я и 53 человека – не случайная комбинация. 54 – количество мест в плацкартном вагоне. Именно такую цель мы себе однажды и поставили: собрать группу единомышленников и спутников, которые займут целый вагон. Название эта банда в свое время получила соответствующее, но непечатное: будем называть организацию просто «Вагоном». «Вагон» был движим идеей масштабного и впечатляющего выезда, в котором на каждой полке, в каждом открытом купе будет по веселому, яркому, припанкованному, в татухах (и скорее всего нетрезвому) молодому парню или девушке, которые слушают примерно одну и ту же музыку, любят танцевать, прыгать и подпевать (орать скорее) на концертах. В свое первое с «Вагоном» путешествие цель достигнута не была: плацкарт забился на две трети. В этот раз всё сложилось. Было даже с запасом.
Вечер
Из всех вокзалов Санкт-Петербурга Ладожский – мой нелюбимый. В фаворитах, конечно Витебский: первый железнодорожный вокзал в России, с историей, с массивными стальными арками и заклепками, металлическими бутонами цветов, старинными часами и светильниками, кафелем. С характером. Даже с запахом. Московский – существенно менее впечатляющий внешне и изнутри, но масштабный и по-своему привлекательный. Балтийский и Финляндский – простые и понятные: здание, кассы, платформы под открытым небом, что с них взять. А вот Ладожский – не пойми, что. Начиная с трансфера – ехать до него и с него долго и нудно; продолжая пёстрым непоследовательным интерьером и внутренним устройством с попеременной этажностью – сначала поднимись, потом спустить; заканчивая платформами, перепутав которые, можно потерять время и даже опоздать на поезд.
Конечно, общее впечатление немного скрашивает последующий проезд по железнодорожному мосту и вид с него на Неву, но до этого пункта еще нужно доехать.
Надо сказать, это было мое первое знакомство с Ладожским вокзалом. Началось оно с недопонимания, и, скорее всего, тогда между нами и возникла стена: не бывает второго шанса произвести первое впечатление. Такси доставило меня, груженого сумками и гитарой (для палаточной жизни) на этаж для машин, отдельную такую полочку на втором этаже вокзала. Мне нужно было на первый. Собирались-то именно там, на пятачке перед главным входом. Зайти, найти человека в форме, попытаться запомнить «сейчас вот туда, направо, там вниз, после – налево и обойти», выполнить запомненное. И уже после, вместе с первым десятком прибывших, проследовать к платформе и ждать остальных там. Муть.
Не лучшая первая встреча с вокзалом продолжилась Сашей. Саша, милая Саша, фирменно улыбаясь и постоянно поправляя форму проводницы РЖД, встретила нас, веселых, еще трезвых и чуть подзамерзших от совершенно не июльской погоды у вагона. Убедилась, что по документам мы – это мы. Впустила обживать места. На них мы не остались и вышли обратно на перрон, где с некоторым даже сопереживанием наблюдали, как Сашина улыбка постепенно вянет: нас, веселых, еще трезвых и чуть подзамерзших поминутно становилось всё больше и больше. Саша совершенно растерялась после трёх десятков паспортов, окончательно сникла на 54-м – в ее вагоне нормальных людей попросту не было. Нам было жаль Сашу, мы понимали, что многие из нас не будут вести себя хоть сколько-то прилично. Но ничего не могли поделать – кроме, разве что, сбора особой для Саши премии. По несколько соток с целого вагона – нормальные деньги. Саша уже догадывается, что ее ждет трудное путешествие. Мы же знаем, что и нас ожидают некоторые коллизии: Денис ставит, что начальник поезда придет с воспитательной беседой еще на выезде из города; Маша уверена, что не раньше, чем через пару часов. Но и мы, и Саша, понимаем главное: если бы нас было 53, мы были бы отъявленными негодяями, потому что испортили поездку одному совершенно постороннему усталому человеку, который просто хотел доехать из пункта А в пункт Б. Нас 54. Нам некому портить жизнь, на нас некому жаловаться, нас некому ненавидеть. А Саша в доле.
Мы еще грузимся в вагон, а мой фотограф, едущий в другом конце поезда, пишет, что про наш вагон уже говорят пассажиры. Гордиться нечем, но это забавно.
Трогаемся. Эта часть поездок по железной дороге мне всегда нравилась больше всего. Есть в этом что-то волнительное – иногда нужно успеть помахать тому, кто остался на перроне, и сложить из пальцев сердечко, иногда – набрать номер и сказать: «Всё, я поехал». Короткая, едва ощутимая перегрузка, прикосновение к солнечному сплетению – начало любого движения. За окном начинают показывать привычную документалку: состав крадучись пробирается загаженными железнодорожной инфраструктурой декорациями, набирает ход, выбирается на юг города – мельтешит Невский район, сияет позолотой куполов махина Скорбященской церкви на берегу, 25-м кадром проносятся арки Финляндского железнодорожного моста, под которым неспешная Нева волочит свои серые воды к заливу.
На одном из окон вагона уже растянуто знамя «Вагона» – грязно-оранжевый череп на черном поле. Геральдику дополняют присущие случаю наряды и туалеты – футболки с принтами, узкие джинсы, кеды со звездами, яркие волосы.
Я уверен, что многие, кто хоть раз прибывал в Петербург или выбирался из оного на поезде засветло, разочаровывались в картинке за окном. С шоссе предместья города выглядят если не замечательно, то хотя бы достойно: на юге это роскошный вид с Пулковских высот, откуда вся иллюминация громады города производит непередаваемое впечатление. С запада, если пробираться через дамбу и Кронштадт, вид из машины – произведение искусства. Северные въезды впечатляют зеленью и современной архитектурой со стороны Газоскрёба и подавляющей гигантоманией человечников со стороны Парнаса. С востока тоже вполне себе. Как выглядит Петербург с неба я не знаю. Но из окна поезда он выглядит погано. До самого Царского села вдоль дороги тянутся изломанные, размалеванные незрелыми граффитистами серые плиты бетонных заборов, промзоны, которыми пару десятков лет никто не пользуется, загаженные подобия гаражных кооперативов, кирпичные сарайчики с березками на крышах. В сотне метров от железки – дома. Здесь кто-то еще и живет. Саша, смирившись с неизбежным, начинает стандартный обход вагона с повторной проверкой документов и инструктажем. У проводницы можно купить чай, кофе, сладкое. Туалеты находятся с одной стороны вагона. Курение в вагоне запрещено. Распитие спиртных напитков – тоже.
Слова Саши заглушают наши гимны – песни «Операции Пластилин», «Порнофильмов», «ЙОРШ», Anacondaz, «ПТВП», «Пионерлагеря Пыльная Радуга», Fever 333, Green Day.
За Царским селом и, особенно, Павловском, трансляция за окном стремительно меняется: здесь уже не успели застроить всё временными, всего-то на полвека, рабочими конструкциями и еще не успели вырыть котлованы под новое транспортное кольцо и очередной район многоэтажных жилых корпусов. Здесь просторно. Здесь поля.
В десятке километров слева по движению поезда весело блестят Шушары, ожидая своих измученных дорогой из Петербурга жильцов, изредка проносятся какие-то малонаселенные пункты – их названия покажутся жителю мегаполиса уже незначительными. Тем, кто здесь живет, скорее всего, тоже. На часах что-то около девяти, рваные серые облака, заявившиеся откуда-то из нескорого сентября, иногда расступаются, являя что-то странное, желтое, теплое. Обычно это моя нелюбимая часть пути. Смотреть уже не на что – разве что на пятнышко на стекле, которое прыгает по верхушкам деревьев, бежит среди кустарников, не отстает и не обгоняет. Спать еще рано. Да и не придется сегодня. Саша возвращается в свое купе, Саша едва уловимо пахнет духами и нервозностью.
Эти запахи вмиг забиваются этиловым спиртом, дрожжами, хмелем, перебродившим виноградом, апельсинами. Чуть-чуть – носками и потом. Кто-то из «Вагона» не заезжал домой после своей смены на работе. Мимо, придерживая сумки и опираясь о полки, проходят Ваня и Макс – говорят о новом альбоме Bring Me The Horizon. Альбом – барахло. Согласен. Сумки позвякивают.
Ночь
Дорога из Петербурга в Ярославль на поезде занимает порядка четырнадцати часов, остановок – единицы. Спустя час в вагоне, занятом «Вагоном», трезвых людей не осталось, относительно трезвых – не больше половины. Кто-то уже спит. Саша сидит у себя. В споре о визите начальника поезда ближе всех к правде оказалась Женя – монументальный и внушительный дядька с усами на зависть любому гусару явил себя спустя полтора часа с выезда. Напомнил о существовании транспортной полиции, привел статьи какого-то из Кодексов, воззвал к благоразумию, говорил что-то еще. Трюк с полным вагоном сработал – на нас никто не жаловался. Саша тоже молчала. Возникла проблема другого толка: к нам стали ходить гости из других вагонов. Когда вас полсотни, в которой десяток друзей, полтора десятка приятелей и еще пяток знакомых, а остальные – ну кто-то там от такого-то, знать всех в лицо невозможно. К нам стали ходить гости. Чаще всего – случайные пассажиры, которые прознали, что тут весело. Начальник поезда, пригрозив для порядка расправой, выдал что-то из ряда вон – попросту закрыл нас. В вагон оказалось нельзя попасть, из него теперь нельзя выйти.
Собрали еще по сотке. Теперь можно курить в тамбуре.
Ночной поезд, если в нем не спать – сомнительное удовольствие. Там попросту нечего делать. В окне уже несколько часов не показывают ничего интересного, к очагам кутежа прийти не вышло: когда в тебе борются воспитанность, сдержанность и желание присоединиться к не совсем здоровому веселью, единственным результатом оказывается когнитивный диссонанс. Несколько часов до Бологого проходят в болтовне. Нас видят панками? Пожалуйста. Нас, инженеров, журналистов, врачей, IT-специалистов, официантов, торговых представителей, повара, сотрудников образовательных учреждений, железнодорожника, механиков, менеджеров, парочку музыкантов и художников, бухгалтера. Смотрите, сколько угодно, а мы поговорим о пульсарах, Бодрийяре, курице в сливках и соборе Парижской богоматери – он же ведь и правда сгорел, центральная новость на несколько месяцев. О том, что мы первыми в России увидим живой сет Fever 333, что Паша мог бы и почаще приезжать к нам из Эстонии – недалеко же. Что, похоже, погода будет отвратной и нужно было ехать в резиновках, а не в кедах, хорошо, что взяли теплые вещи.
Что, возможно, из Ярика до Левцово будет добираться труднее, чем в прошлом году, и что растягивать фестиваль на четыре дня вместо трёх было сомнительной идеей.
Саша, выбравшись из укрытия, пытается уговорить Дениса орать песни нейромонаха Феофана чуть тише. Мы с ней согласны. Достал, честное слово.
Дальше всё ускоряется. Сказывается и пара банок пива, и пара рюмок водки, и усталость. Бологое. Свежий воздух, к перечисленным парам – пара сигарет рядом с вагоном. Холодно. Обратно в вагон. Липкая жара. Уже почти не шумят, остались только аналоги кухонных посиделок в конце вписки. Денис заснул. Мое место занято, к тому же, кто-то на нем что-то разлил. Не проблема. Панк-культура недалека от социализма. Лезу на чужое. Почти все лезут на чужое. Какая разница, если чужих здесь, в общем-то, нет. Хотя… Шум перепалки. Примат количества перед качеством, в ком-то нельзя быть уверенным. Откуда эти взялись? Они больше с нами не поедут. Плеск.
Саша идет со шваброй. Глаза, скорее всего, красные – свет уже давно выключен. Где-то в четыре часа утра все затихли. Спать в тишине – то сокровище, которое мы никогда не ценим.
Утро
В девять проснулся Денис. Портативные колонки нужно запретить Женевской конвенцией. Доширак аль-денте, ленивые часы созерцания рассветной России, кусты, деревья, кусты, две деревни. Здесь тоже кто-то живет, возможно, даже счастливо. Когда мы находимся в дороге, мир сужается до вектора и пары километров по обе его стороны. Мир огромен, непостижимо огромен, мы едем уже 12 часов, но за пределами стены деревьев или, в лучшем случае, горизонта – ничего. Там пустота, там черепахи пляшут на слонах и наоборот, Сколль и Хати грызут Луну и Солнце, там край света. Там, но не впереди и не позади.
Поезд замедляет ход, предместья Ярославля мало чем отличаются от предместий Питера. Только чуть скромнее. И, пожалуй, чуть чище. Граффити тут не в почете. Как и транспортные кольца, котлованы, мосты через Неву. Зато здесь Волга. Вы купались в Волге? Она холодная.
Вокзал «Ярославль – Главный». Странное название, хотя и понятное. Он чем-то похож на Балтийский вокзал, только железнодорожное полотно лежит вдоль, дальше тоже можно ехать. Но выход – через вестибюль, через двери, на площадь. И тоже – дальше. Мы стоим у поезда, в подошвы впивается щебень, платформа крохотная даже по меркам провинциальных вокзалов. «Вагон» уже не такой яркий, каким был 14 часов назад – кто-то перебрал. Саша стоит у лесенки с чувством выполненного долга.
– Александра, простите, мы, скорее всего, худшие ваши пассажиры. Мы не можем сделать так, чтобы все вели себя спокойно, – оправдываться – глупо, не извиниться – грязно.
– Это было интересно, – Саша вежливо улыбается. У нее приятная улыбка. – Я всё понимаю. Хороших вам выходных.
– А вам хорошей дороги, Саша.
Через час мы будем в Левцово. Через три – в палатках, начался дождь. Через пять – у Зеленой сцены, фестиваль начнется и больше я на нем не побываю.
Через четыре дня мы снова будем в Петербурге. Через полгода начнется пандемия COVID-19, мы будем ходить в масках и обрабатывать руки антисептиком, прежде чем обняться, приходя в гости. Через три года многие из нас уедут из России.
Спасибо, Саша, у нас были хорошие выходные.
