Подход
Еще в XVIII это место называлось Щукиным двором. После объединения 1833 году с соседом появилась Апрашка в народе или Апраксин двор. Раньше в этом месте кипела культурная Б/У жизнь Петербурга. Продавались книги, картины — это отразилось в строчках гоголевской повести «Портрет». Пожары в XIX веке уничтожили большую часть зданий, но торговые ряды отстраивались заново. Потому, видимо, пострадала и духовная часть места. Все больше быта, мещанской рациональности на прилавках. А начинается Апраксин двор с лотков зелени на тротуаре вдоль Садовой улицы.
Я достал фотокамеру и начал искать интересные сюжеты. Уже после пары кадров озадаченный лоточник подменился и пошёл за мной в один из дворов. Сразу понимаешь, что неприметным не останешься. Наверное, был единственным, кто ходил по рынку в шапочке бини.
Заверни направо
Апраксин двор никак не обозначен. Нет вывесок, нет однотипных крытых рядов с товаром. За стенами практически вылизанных фасадов центра Петербурга скрылся совершенно другой мир. Здесь кипит жизнь, построенная по негласным законам, которые ты не вправе преступить. Востоком дышит место, но не тем, который ты видел у тревел блогеров.
Каждый продавец расположился так, как было удобно ему самому. Вот тебе при входе столик с контрабандными сигаретами и снюсом (запрещено к продаже и употреблению), вот тебе пара гнилых ящиков с ананасами и манго. На скорченной от влаги бумажке: «Сбербанк +79…» и инициалы продавца. Когда вливаешься в чёрный мирок, ты становишься всеобщим раздражителем с камерой. Сказано мной без капли шовинизма, просто цвет этого места чёрный, ну темно-синий. Одежда продавцов и покупателей, козырьки над прилавками, зелено-голубая сетка на стенах зданий, грязный и разбитый асфальт. Может в другое время года цвета меняются, но ноябрь здесь такой, каким я его увидел и не в первый раз.
Фасады разбиты. Трещины, обваливающаяся штукатурка, голый кирпич, стяжки на стенах. На темных подтеках пестрит реклама с крупными цифрами номеров, названий. Первые этажи занимают магазинчики, в них есть все, что производит поднебесная. Один из них на протяжении всего года продает новогодние и рождественские сувениры. Праздник туда не приходит, он живет там. Радости это не добавляет, картина тоскливая. Люди здесь интересные попадаются. Главное с ними разговориться, без пассивной агрессии, иначе съедят.
Ты туда ходи, а здесь не ходи
Как только побрел вдоль рядов, окликнули. Остался равнодушен, пока не взяли за локоть. Достал наушники, в которых играла тишина, мозг впитывал звуки окружающей обстановки. Общий гомон с ярким акцентом. Подошёл ко мне представитель братской республики, вроде бы дагестанец. Активно стал расспрашивать, что я тут делаю, откуда такой «нарисовался». Намекнул, что не стоит фотографировать его точку с обувью. Однако уточнил, желаю ли я купить кроссовки. Успокоил его, представился туристом из Москвы, который забрёл познакомиться с местным менталитетом. Раздался смешок, сказали, что туристы за границей. Тут же бросил взгляд из-под шапки армани, опущенной на густые смолистые брови, и попрощался.
Через несколько шагов подходит ко мне ещё один мужчина, он торговал «кожаными куртками». Одна из них была на нем, довольно приличная на вид. На ломанном русском, как дальше я узнал с азербайджанским акцентом и с высшим образованием, полученным ещё при союзе в «Бонче» объяснил, что менталитет за этими стенами довольно негостеприимен. Наделил краткой статистикой: 60% здесь неграмотные и очень часто торгаши «грызутся как собаки». Отказавшись от съёмки, посоветовал вообще не снимать именно на этой «улице». Я попрощался, пожелал удачного сбыта, стал думать, что же поможет решить будущие проблемы.
Маски шоу
В переулке подвешенные шубы, как трофеи убитого на охоте зверя, качались под беспросветным небом. В этом ряду никого не было, кроме продавцов пластмассовой пушнины. Вырисовывалась карточка, щёлкнул затвор. Но это не осталось без внимания. Подходят, спрашивают, кто я по жизни буду, чем занимаюсь. Тут мне пришлось примерить на себя роль журналиста. Аккредитацией стал студенческий с печатями и не очень разборчивым почерком деканата. Сработало. Синие кружки даже мне внушали уверенность. Я фоторепортер газеты N со специальным заданием от редакции. Закон о СМИ даёт мне право делать то-то и то-то. Но попался человек из 60% процентов, который не стал разбираться в подчерке и надписях на печати. Повезло в этот раз.
Заманчивое предложение
Отчасти фортуна меня покинула, когда представитель 40% спросил, на каком основании провожу съемку. Я почувствовал, что перед ним моя липа не пройдёт. Спасибо ему и его русскому другу, которые объяснили, в каких местах можно снимать, а в каких нельзя. Оказывается, около 90% рынка принадлежит частным собственникам, а 10% городу. Надо все-таки спрашивать разрешение у администрации.
Отчасти я понимаю, почему здесь все так опасаются человека с камерой. Не только потому, что это берлога нелегалов из Средней Азии. В серый ноябрь прошлого года мы с другом забрели погулять в это место. К нам подошли с классическим предложением купить «фирменные» кроссовки или пуховик со скидкой. Отказались. Оказывается, товарищ отошел от лотка с зеленью, а не с кроссовками, попросил закурить. Совершив ритуал, втянув первую дозу смол, поинтересовался:
— Нацвай?
— Нет!
— Трава? Спайсы?
Мы покатились со смеху от этого горе бизнесмена. Надеюсь, долго он не простоял на этом месте и уже отдыхает по 228 статье.
Старый знакомый
Мне не хочется описывать конфликт, созревший из-за того, что я сфотографировал одного продавца курток. Расскажу о приятной встрече. Однажды заходил на Апрашку в 2018 году, сделал фото одного колоритного мужчины с полной челюстью золотых зубов и густыми усами. Широко улыбнуться и блеснуть перед объективом он не захотел, получился довольно обычный портрет. В этот раз встретил его за прилавком шерстяных варежек и носков. Без усов и широкой улыбки. Не сразу его узнал. Сделал пару кадров, он меня заметил, задал классический вопрос: «Зачем?» И я завел отрепетированную песнь о моей профессии, сказал, если он захочет, удалю кадры. Он ничего не ответил, спросил откуда я, отметил, что на местного не похож. Мы с ним разговорились, я задал ему аналогичный вопрос. Услышал короткую, но довольно грустную историю.
Мужчина приехал из Таджикистана, в советское время он работал учителем начальных классов. Отдал тридцать лет профессии, а после развала Союза работать было уже невозможно. Семья и дети не могли выжить на зарплату учителя и на доход маленького хозяйства. Приехал в Санкт-Петербург на заработки и здесь и остался. Домой как в отпуск уезжает. Дети выросли, появились внуки. Маленькое дело кормит, не жалуется. На этом мы и попрощались.
Торговец начал накрывать товар полиэтиленом от посыпавшейся мороси. Тут я обратил внимание на православный крест, во круг которого стояли объемные пакеты с расчлененными манекенами и мусором. Святой островок христианства в гуще торговой Мекки Санкт-Петербурга. В голове родилась фраза, наверное, характеризующая Апраксин двор сегодня: Во имя отца и сына, ас-саляму алейкум!
