Хорошо бы сейчас он с кухни спросил: «Солнце, не хочешь чай?», а я ему: «Да, конечно». И вот он несёт его с мёдом и лимоном, как я люблю, и с вафелькой поверх кружки. Улыбается и уговаривает не сидеть так долго в компьютере, ведь глаза будут ещё больше болеть. А я его обняла и стояли так молча минут десять. Но всё это вымысел, потому что живу я одна. Не случилось мне повстречать человека, с которым карантин было бы переживать приятнее. Месяц уже на антидепрессантах, не в четырёх стенах, конечно, комнат в квартире побольше, и на том спасибо. Кочую с одной кровати в другую раз в неделю, как та Маша из сказки о трёх медведях. На одной поспала, на другой поспала и по тому же кругу. А толку то? Да сама не знаю. Видимо выбор – это та необходимая иллюзия контроля, которая сейчас мне нужна побольше гречки с тушёнкой. Пусть даже это всего лишь выбор спального места.
Ещё один день, ещё одна серость перед глазами. Хоть бы погода улыбнулась, могла бы на балкон выйти и почитать любимого Чернышевского. Но тут всё неоднозначно. Будет солнце – наш русский, «несокрушимый» никакими болезнями народ, по воле божьей махнёт в лес насаживать своё здоровье на шампур вместе с замаринованными шашлыками. Пока град идёт — все по норкам сидят и чувствуют тоже самое, что и я сейчас – вялость, апатию и нежелание работать. Сразу предупреждаю, не со зла такие вещи пишу, просто люблю справедливость. Если уж мне выпала доля сидеть дома, то и остальные пускай сидят.
Часы показывают двенадцать ночи. Очередные двенадцать ночи, когда я не буду спать, откисая в ванной. Какой же была моя жизнь «до»? И почему наступило это жалкое «после»? Работа, учёба, социум – три вещи, которые так чудно помогали сохранять с ней дистанцию. Просыпалась в девять утра и видела в зеркале тень, с таким официально-деловым выражением, что аж тошно. Надевала бежевый пиджак и кюлоты, с волосами собранными в пучок и видом правильным, решительным, плелась в университет. Дальше рутина, спасательные привычки, разводящие меня и её в разные углы, подальше друг от друга – в мир других людей, требующих внимания, отдачи, внимания, отдачи и снова внимания. А её, сидящую внутри и требующую разговора на чистоту игнорировала. И когда вечер, когда приползала в дом, доползала до стула, до ванны, до кровати, то обязательно утыкалась во «в контакте», в сериал, в книжку, а она, внутренняя и настойчивая, непонятная и неудобная, — я поговорю с ней когда? Завтра, завтра непременно, с утра, за чашкой кофе, я специально встану раньше на пятнадцать минут — нет, не получилось. Я обязательно вечером, в ванне, без книжки — нет? Нет сил? Ну, тогда я обязательно в выходные, после кино, перед вечеринкой… И вдруг — карантин. Вот она перемена с «до» на «после».
Теперь каждое утро смотрит на меня из зеркала, а я на неё – два неофициальных лица без помады, пучка на голове, бежевого пиджака и кюлот. И тут выясняется, что ей то и нечего мне сказать. Что, когда я сажусь наконец без сил на диван, заползаю в кровать, ложусь на пол, потому что нет больше никакой возможности от этой внутренней девицы бегать, нет больше сил делать вид, что я тут одна, и закрываю от страха глаза, и готовлюсь выслушать от неё все, что за эти годы накопилось, всё, что я глушила онлайн-спектаклями и баррикадировала скайпами, — возникает тишина. Не та тишина, в которой никого нет, а та тишина, которая неловкая, плотная тишина на двоих. Я и моя внутренняя тень как два ребёнка, которые обидели друг друга и не могут сделать первый шаг к примирению. Тишина длится. Было так страшно. Думала, если вдруг дам ей заговорить, этой девице, которая я по факту и есть, если остановлюсь на полсекунды, она скажет мне то, что ни в коем случае, никогда, ни при каких обстоятельствах я не должна услышать. Потому что кто-кто, а уж она-то меня знает как облупленную, знает каждый шаг, и каждую глупость, и каждое свинство, и если сейчас она захочет рассказать коротко и ясно обо всём этом, то, во-первых, я же не справлюсь, точно не выживу, а во-вторых — да как же мне выжить, когда кругом карантин? Ведь не сбежать же будет от неё. Тишина лопается мыльными пузырями, шурша пеной и вот та самая тень, или лучше сказать внутренняя я, наконец делает первый шаг. Она решается сказать то, от чего я так тщательно пряталась, утыкаясь головой в учёбу, будто павлин в песок. «Обними меня».
